В Красной Яруге меня встретил глава поселения Андрей Егорович со священником. Священник протянул для пожатия руку, а я говорю – «Ну тогда уж благословите». Сразу поехали в больницу, там нас ждал главврач Константин. Он осматривает украинских пленных, когда те прибывают сюда. Яруга – в 10 км от границы с Украиной. Тут же на границе – пункт обмена между Россией и Украиной живыми и мертвыми. Батюшка участвует в обмене как священник. Совершает молебен над нашими в мешках. Мы сразу с ними зацепились языками, а говорливый Андрей Егорович все пытался нас остановить – у него все должно идти по плану. Надо показать в Яруге все. Разметка – минута в минуту. И только когда мы отправились на обед и сели в беседке возле пруда, я поняла, отчего мне так хорошо.

Я заскочил выпить кофе из своей мастерской на третьем этаже на улице Коложвар в кондитерскую напротив, удовлетворившись угловым столиком. Было приятно перестать суетиться в уединенной студии, и за пирожным и кофе перекинуться парой слов со знакомыми.

Я считал пожилого джентльмена как владельца или босса кафе, хотя вывеска гласила: «Кондитерская Кати». Он сел рядом со мной и спросил, живу ли я где-нибудь поблизости. Я указал на мансардное окно противоположного дома, затемненное черными занавесками: я работаю там в свободное время уже несколько месяцев. Услышав про фотостудию, его глаза загорелись интересом.

Мы стояли на улице в Мариуполе, разговаривали с группой местных. Что-то громкое опять прилетело в «Азовсталь».

– Хай они горят синим пламенем эти азовцы! — сказала женщина. – Заварили бы их там!

Сказано это было с таким ожесточением, что ее слова трудно было принять за произнесение того, что мне – россиянке – было бы приятно слышать. Я начала спрашивать – откуда такое отношение к «Азову», к ВСУ.

Мне как обычно рассказали о том, что женщин, которые в первые дни войны пытались противостоять появлению огневых точек в их домах, били прикладами, как расстреливали людей, просивших военных уйти от их домов. И люди слышали это не с чьих-то слов, а были сами участниками событий. За эти недели они поняли, что защитники – вовсе не защитники и возненавидели их. Они говорили про подпаленные дома, и я все время думала, что это – фигура речи. Что они имели в виду – стреляли в дома, снаряд попал в дом. Но выяснилось, что подпаленные – это подпаленные. И действительно в Мариуполе много черных домов, которые просто сожжены. Их поджигали ВСУ, отходя. Чтобы просто не оставлять целыми.

Очередная поездка дала мне более четкое понимание, чем же таким являлся «Азов» для Украины. Я намерено говорю «являлся», и позже объясню почему. Вообще, он был кастой. Кастой, в которую мог бы вступить молодой человек, чтобы стать кем-то. На майдане в 14-м я видела, как люди, бывшие никем, становились кем-то. Вот они жили, жили, копали картошку, ездили на заработки, а тут раз – и они вершители революции. Раньше смысла в их жизни не было. А теперь появился – от них зависят мировые процессы. Украина с помощью Америки и Европы сделала все, чтобы вырастить эту касту, сделать ее модной, популярной. Азовцы, родившиеся в небогатых семьях, не получившие образования, не перегруженные интеллектом, должны были понимать, что они – особые люди. Они – надо всеми прочими.

Есть ли фотограф, который может сказать вам, какая камера самая лучшая в мире?
Есть ли охотник, который может сказать вам, какое охотничье оружие лучшее в мире?

Эти вопросы навсегда останутся без ответа. Особенно в тяжелом положении находятся те, кто связан с обоими устройствами каким-то необъяснимым влечением от рождения до смерти.

Поскольку обе страсти длятся всю жизнь, я бы сказал, что они рождаются вместе с нами. Знания обоих, очевидно, для их практики не могут быть приобретены, не могут быть унаследованы и могут быть изучены и обучены лишь в очень малой части.

У меня уже очень давно есть самый простой ответ на поставленный вопрос, который не может быть исключен на основе практического опыта многих десятилетий, что на первый взгляд кажется вполне обыденным. То, что находится с нами в ситуации в данный момент, способно функционировать и у нас есть совершенное применение, возможности и ограничения. Пусть это будет дырявая камера из чайной коробки, но ведь говорят, что даже из ручки можно стрелять!

Этот крест сфотографировала я. Под ним лежат какой-то Богдан Прокопчук и еще двое. Похоронили их старики-ополченцы. В тот день на одном из многочисленных блокпостов на пути в Луганск я и застала только двух стариков и молодого ополченца Юру. Сюда же на блокпост привезли двенадцать убитых ополченцев. Руки их были связаны, и было видно, что перед смертью их пытали. Поэтому старики вовсе не хотели хоронить этих троих украинских, которых свои не забрали. Но они лежали у дороги, стояло лето, они разлагались. Тогда их похоронили, поставили им крест из веток молодого дерева и написали на нем – «Здесь лежат украинские солдаты».

Я уже хотела ехать, но Юра предложит познакомить меня с Сережкой. Я согласилась, и мы зашли на поле, и пошли мимо разорвавшихся и неразорвавшихся снарядов. По дороге Юра рассказал, что недавно один местный мальчишка пульнул картошкой в один такой и покалечился. Обошли дом, в котором жила бабушка Юры. Он рассказал, что когда пришли добробаты, Богдан Прокопчук, например, Юра залез на дерево и оттуда доложил своим – кто, как, сколько. По нему ударили градами. Один снаряд полетел прямо над крышей бабушкиного дома. Она выбежала и закричала – «Голод застала! Фашистов застала! И до этой войны дожила!». Она сразу описалась от страха.